[elmaza]

Название: Лекарство
Автор: Маза Фака;
Фендом: Axis Powers Hetalia;
Персонажи: Пруссия, Германия, Феличиано;
Рейтинг: PG;
Жанр: юмор/стеб;
Дисклаймер: персонажи принадлежат автору манги, до;
От автора: текст никакого сюжета или смысловой нагрузки в себе не содержит, возможен оос х)))

- Ну же, давай, ешь уже! – в ответ на призыв брата, Гилберт помотал головой, надув щеки.
- Тебе станет лучше, – в снова молчаливый отказ. Не помогало ровным счетом ничего – ни уговоры, ни советы, ни сила убеждения, а тем более просто сила. Он ни в какую не хотел принимать лекарство, а ведь если бы не упирался – куда быстрей поправился бы. Эту настойку многие рекомендовали! Людвиг устало выдохнул, закрывая глаза, а Гилберт лишь довольно ухмыльнулся, – кажется, брат сдался.
У Байльшмидта было несколько причин упираться всем своим естеством против принятия этой жидкости. Во-первых, на вкус это лекарство было раз в десять хуже стряпни Англии. А во-вторых, ему было чертовски приятно, что Запад так ухаживает и заботится о нем. Да-да, в кои-то веке они поменялись местами, и теперь не Гилберт крутится вокруг брата, а Людвиг вокруг него. Периодически готовит еду, носит в постель чай, чуть ли не каждый час меряет температуру и все в таком духе. Наконец-то, он смог почти полностью завладеть вниманием Германии, и пусть этот томатник подавится, ха-ха, Пруссия великолепен и никому не проиграет! Идея поваляться в сугробах в одной майке да трусах была не такой уж глупой, и уже приносила свои весьма ощутимые плоды.
- Если вдруг передумаешь… я оставлю лекарство на столе, – в такой исход событий Людвиг и сам почти не верил – если брату что-то взбредет в голову, он не отступится. Упертый как баран. А когда Германия вновь взглянул на Пруссию, жалкие остатки надежды, теплящиеся где-то в глубине души немца, были убиты окончательно и жестоко. На лице Гилберта красовалась улыбка победителя во все тридцать два. Людвиг молча поднялся с кровати и направился к двери. Что тут еще говорить? Он и без того чуть ли не лекцию ему прочитал не только о том, что надо, вообще-то лечиться, но и о каждом растении, принимавшем участие в создании этой настойки. И что каждое из них очень и очень полезно. И если бы Пруссия не был упертым бараном, уже давно бы поправился.
- Эй, Запад, - окликнул его Гилберт, в очередной раз шмыгнув носом и утерев его рукавом, - я есть хочу. – Продекламировал он, не забыв состроить несчастный вид, невзначай намекая, что желания больного должны исполняться. С губ Людвига сорвался короткий стон от безвыходности собственного положения. Ну не мог же он отказать болеющему брату и сказать, чтобы он сам пошел и сделал себе все, что только пожелает.
- Я приготовлю бульон, – утомленно отозвался Германия, скрываясь за дверью.
Но были в положении Гилберта и неприятные вещи. И это не только горло, которое уже раздирало из-за приступов кашля, и отсутствия возможность дышать носом нормально, но и из-за того, что время тянулось до ужаса долго. Одна минута была как десять. Будь он здоров, он бы успел уже найти Запад, хорошенько подоставать его, прогуляться до магазина, там посмеяться над Австрией, лишний раз восхититься какой он, Гилберт, субараши, почитать журнал, встретиться с Испанией, подосаждать Ловино и еще кучу дел, которые так и жаждали бесценного внимания Великого Пруссии. А вместо этого он вынужден валяться как мешок с картошкой и мучиться в ожидании, когда же эта треклятая дверь снова откроется и в комнату войдет брат. Байльшмидт весь извелся – уже час прошел, а в комнате так никто не появился. Он бы, конечно, мог встать и пойти посмотреть, где там застрял Людвиг, в конце концов, это же всего лишь простуда. Но тогда Запад мог бы решить, что действительно чересчур переживает и все внимание сойдет на нет. Такого допустить никак нельзя!
Еще десять минут, напоминавших больше десять часов, и в комнате снова появляется брат с тарелкой горячего что-там-на-обед в руках. Байльшмидт тут же подпрыгивает и начинает ерзать, устраиваясь поудобней, но радости старается не проявлять.
- Эй, что так долго? Я тебя целую вечность ждал! – ни капли благодарности и уважения. Впрочем, на это Людвиг внимания не обращает, лишь садится снова на край кровати и с досадой замечает, что к лекарству брат так и не притронулся.
- Договориться надо было по одному делу, – сухо ответил Германия, протягивая тарелку с ароматным куриным бульоном больному. Тот, в свою очередь, лишь молча уставился в посудину.
- Ну что? Может мне тебя еще с ложечки покормить? – жалобно проворчал Германия - эти не прекращающиеся и глупые капризы Востока уже изрядно действовали на нервы.
- Да, - утвердительно кивнул Байльшмидт, раскрывая рот. К его собственному удивлению, Людвиг взялся за ложку, зачерпнул ею бульон и поднес к его губам. Прусс ошеломленно смотрел на столовый прибор, наверное, секунд пять, не в состоянии определить - правда ли это, или все-таки сон, а то и вовсе бред. По правде говоря, он ожидал, что Германия ни за что на это не согласится и, поставив очередную тарелку на стол, удалится по собственным делам. Наконец, вернув самообладание, Гилберт касается губами ложки и выпивает содержимое. Вкусно. Вот только из-за треклятой температуры есть совсем не хотелось. А теперь приходится. Он ведь просто искал повода заставить брата снова вернуться, заглянуть к нему в комнату. Он и не предполагал, что Людвиг станет настолько уступчивым и покладистым всего лишь из-за какой-то простуды.
В голове как будто что-то щелкнуло и Гилберт застыл, стараясь сдержать улыбку. Надо воспользоваться ситуацией по полной. Отодвинувшись от тарелки, он сделал лицо как можно серьезней и вперился взглядом в Германию.
- Запад, поцелуй меня! – повелительно произнес Байльшмидт, в очередной раз утирая сопливый нос рукавом. Людвиг недовольно нахмурился – Восток явно перегибал палку.
- Выпьешь лекарство? – Неожиданно. Неожиданно и подло. Черт, как? Как он может ставить собственного брата перед таким выбором? Это жестоко! А как же… как же снисхождение к болеющим? Как же вся эта чушь по поводу гуманности и прочей дребедени? Как Гилберт может выбрать – поправиться, но в награду получить поцелуй, или валяться и дальше с температурой и довольствоваться вниманием Людвига? Ну почему обязательно надо совмещать приятное с полезным, а не приятное с приятным? Где справедливость, скажите, пожалуйста?
Байльшмидт раскрыл рот, глотая воздух, ответ комом застрял в горле. Жестоко… Жестоко, черт побери!
- Нет! – чуть ли не со слезами на глазах процедил прусс и демонстративно отвернулся, ясно давая понять, что ответ окончательный и бесповоротный. А чтобы речь об этом не продолжилась и не терзала его душу, он решил заодно перевести тему в другое русло. – А что за дело, по которому ты там договаривался? – наверняка что-нибудь скучное вроде обсуждения очередных законопроектов.
- Предложил Франциску пойти сегодня на концерт, – невозмутимо ответил Германия, ставя тарелку с недоеденным бульоном рядом с лекарством. Глаза Гилберта широко распахнулись, а сердце замерло. Кажется, он даже перестал дышать. Он ведь… совершенно забыл… и даже не пытался интересоваться – какой сегодня день. 25-ое декабря. Они планировали втроем пойти смотреть салют на площадь, а после отправиться на концерт в честь Рождества. Гилберт ведь еще хотел как следует после всего этого напиться… а теперь…
- И что он ответил? – тихо, почти шепотом, спросил прусс, кажется, побледнев еще больше.
- Он не сможет, у него свидание (вообще-то сразу несколько). Родерих отмечает Рождество с Лизхен, все остальные тоже заняты. Так что, билет пропадает, – подытожил Людвиг, поднимаясь с кровати. Если билет пропадает… значит… Запад все это время будет один на один… с пастофилом? «Нет, я пойду! Я с вами!» - не успев произнести ни звука, Байльшмидт подавился словами, застрявшими в горле, и закашлялся. Черт побери! Да как… да как эта наглая картофельная морда может! Как он может идти и веселиться, когда дома болеет брат? С температурой! Практически страдает! При смерти! А он там… с этим макаронником развлекаться будет?! Нет, Гилберт отказывался в это верить.
- Отдыхай, – Людвиг коснулся на последок рукой лба Пруссии, чтобы убедиться, что температура все еще держится, и вышел из комнаты.
А Байльшмидт все пытался переварить услышанное, тяжело дыша. Нахмурился и сосредоточенно уставился в стену, как будто на ней было написано что-то важное, что обязательно дало бы логичное объяснение произошедшему. И снова он откинулся на подушку, замерев в ожидании. Нет, Людвиг же просто пошутил. И не важно, что он этого делать категорически не умеет – это все неправда. Он просто ушел по делам и скоро снова вернется, обязательно.
Наконец, послышался хлопок двери, и в доме стало совсем тихо.
- Запад? – гилберт приподнялся на локтях. Ответа не последовало. Наверное, Гилберт слишком тихо прокричал. Надо бы погромче. Но когда тот открывает рот, чтобы в очередной раз позвать брата, его перебивает звонкий щебечущий голос, доносившийся из-за окна. Байльшмидт подскочил, совсем не обращая внимания, что голова уже кружится, что тело как-то ослабло и плохо слушается, но температуру он ощущает практически сразу же, как только припадает лбом к ледяному стеклу, мгновенно запотевшему от горячего дыхания. И что же он видит?! Феличиано, подхватившего Людвига под руку и радостно рассказывающего о том, как ему нравятся фейерверки, фестивали и вообще концерты и что он готов на них чуть ли не каждый день ходить, особенно если с ним в компании Германия! Оооо, как это подло. Как это…
Пруссия резким движением раскрыл окно, чтобы накричать на брата, дескать, какого хрена он валит развлекаться, пока его брат помирает, пусть тащит свою наглую задницу обратно! Но из-за налетевшего порыва ледяного ветра, он лишь беспомощно зашелся кашлем. Дотянувшись до стакана воды, которая хоть как-то помогала унять раздраженное горло, Гилберт сделал несколько глотков и со всей силы стукнул посудиной о столешницу. Донышко жалобно брякнуло и развалилось на части, разливая остатки жидкости по столу.
А Пруссия стоял, не обращая на это внимания, и гневным взглядом сверлил уже наверняка остывший бульон. Нет, подумать только! Бросил! Оставил… в такой момент. Когда он ему был так нужен! Да если бы не Людвиг, он даже и не заболел бы вовсе! От негодования и обиды, бурлившей внутри, начало подташнивать. Байльшмидт даже толком не мог выразить все то, что сейчас чувствовал.
- Ну и пошли вы все! – в сердцах крикнул блондин, хлопая створками окон. Ну и пожалуйста! Да не очень-то и хотелось! Гилберту и одному неплохо! В конце концов, проводить время в одиночестве – это круто. И совсем не больно. И вообще. Он давно не обновлял блог. Вот сейчас пойдет и напишет там что-нибудь! Что-нибудь о том, какой он великий и какие все кретины! А на этих плевать – чтоб им в глаза по фейерверку! А лучше по два! В каждый! – Никто мне не нужен. – Обиженно проворчал прусс, ставя перед собой ноутбук.
- Проклятье, – буквы перед глазами расплываются. И вообще все поплыло. И погано как-то стало. Нет, так болеть ему совсем не нравится. Так совсем не весело, он представлял себе все совершенно иначе. Почему все опять пошло не по плану? Сколько можно? Ну хоть раз в жизни, а? – Ненавижу! Всех ненавижу! И этих пастофилов тоже! – Гилберт потер ладонями глаза и снова подскочил, заметался по комнате. Тело горело то ли из-за внезапно усилившегося жара, то ли из-за гнева. Наконец, он остановился и злобным взглядом уставился на злосчастную бутылку с настойкой.

Нашел Людвиг брата на кухне, забившегося в угол возле раковины, взъерошенного и заплаканного. Тот, морщась, допивал последние капли лекарства. Гилберт ведь действительно думал, что его вот-вот вывернет от такой редкостной дряни, поэтому перебрался сюда. И вообще ему казалось, что желудка у него больше нет – он погиб в неравном бою. Следующими будут почки, точно ведь почки. А может и печень. В любом случае, радости было мало.
- Идиот, - сердито прорычал Германия, быстро подойдя к пруссу и подхватив того на руки. – Тебе и вставать-то нельзя, а ты на полу расселся. О чем ты только думал? – а прусс сейчас вообще не думал, в голове крутилась лишь одно слово «гадость, гадость, гадость». И в бутылке и на душе. Но в бутылке ее, несомненно, было больше. Допив все до последней капли, до дна, за здоровье Великой Пруссии (правильно, сам за себя не выпьешь – никто не выпьет), до него, наконец, дошло, что вообще-то Запада здесь не должно было быть.
- Не твое дело! – возмущенно буркнул Байльшмидт, шмыгнув носом. – И вообще, ты разве не должен был смотреть эти свои ферверки со своим макаронником, а? – взгляд красных глаз был таким пристальным и острым, что, казалось, мог порезать все вокруг на мелкие кусочки. Если бы предметы могли ходить, они бы кинулись в разные стороны. А вот Людвиг совершенно спокойно его терпел. Привычка, что тут скажешь.
- Встретили по дороге Антонио и Романо. Один билет брать не хотели, пришлось отдать оба, чтобы не пропадали, – спокойно пояснил Германия.
А о том, что Людвиг обо всем этом договорился заранее и уходил просто проводить Феличиано до места встречи с Ловино и Испанией, и о том, как переживал за брата и с какой тяжестью в сердце уходил из дома на эти жалкие пятнадцать минут, и как беспокоился все эти дни за его здоровье, Востоку лучше не знать. Надо же как-то выбивать из его непутевой головы дурные мысли и идеи – силой не получается, приходится изощряться и строить коварные планы, которые не нравились и самому Людвигу.